Отправлено: 21.03.09 14:07. Заголовок: Мир охоты. Проза.

ПОЛЕДНЯЯ ОХОТА

Посвящается памяти Терренса - ирландского сеттера

Привычная тьма вдруг осветилась вспышками, сопровождавшимися сухим треском, они напоминали те, что когда-то в детстве так напугали Фрама, но тогда это было на большом снежном поле, и те вспышки сопровождались ужасным грохотом, а сейчас они ярко вспыхивали и сухо трещали, но, казалось, прямо у него в голове… Фрам с трудом поднялся и, тряся головой, постарался вытряхнуть их, но они не исчезали, по-прежнему вспыхивая то тут, то там, и так же сухо трещали. Фрам, шатаясь и тяжело дыша от испуга, попытался уйти от них, но это не удалось. Быстро переходя с места на место, натыкаясь при этом то на стол, то на стулья, то на стены, то на печку, он кружил по комнате. Он ощутил гладившие его руки хозяина, но и они не смогли избавить его от этого кошмара. Он стал искать выход во двор – может быть, там удастся избавиться от этих, внушавших ужас трещащих вспышек, но никак не мог отыскать двери, вновь и вновь суетливо кружа по комнате и все так же натыкаясь то на мебель, то на стены. Хозяин, кажется, понял его - Фрам почувствовал, как на него одевается ошейник, и, повинуясь усилию поводка, повернул в указанном направлении. Хозяин поддерживал поводок как всегда слегка натянутым, облегчая Фраму спуск по крутым ступеням на террасу, и сдерживая его, сейчас в неистовстве рвавшегося наружу, и все время оступавшегося и промахивавшегося мимо ступеней… Они вышли на двор, но и выход в обширное и лишенное препятствий пространство и ночная прохлада не смогли успокоить его и изгнать все учащавшиеся вспышки и треск. Сейчас для него исчезли все запахи, он не находил даже самые привычные, сопровождавшие его и помогавшие ему всегда, когда он выходил из дома. Фрам не знал, куда они идут и зачем, он только ощущал, поводок, определявший направление движения, но мешавший ему сбежать от мерзких трескучих огней. Вот опять он его куда-то потянул, вот он опять привел его к входу в дом, и потянул вверх по ступеням. Хозяин опять привел его в комнату, снял поводок и Фрам опять начал кружить по комнате, подгоняемый непрекращающимися и почти слившимися в сплошное зарево вспышками. Когда-то давно для Фрама существовали день и ночь, но что такое время он не знал, но если бы и знал, то не смог бы определить продолжительности происходящего, и потому он не мог ждать или желать скорейшего окончания этого мучения, у него было только одно стремление - убежать, спрятаться от него, но сделать этого он никак не мог... Он вновь почувствовал руки хозяина, которые с усилием разжали его пасть, и он ощутил разлившуюся по языку горечь, быстро заполнившую всю пасть и даже нос, потом, придерживаемый теми же руками, которые уже тоже стали ему мешать, почувствовал укол где-то в холке…
Зарево в его голове стало бледнеть и вновь делиться на вспышки, которые уже не сухо трескались, а вспыхивали с тихим шуршанием… Фрам чувствовал все еще поддерживающие его руки хозяина, но уже не старался вырваться из них, и не пытался уйти от затухающих вспышек, но страх, вызванный ими, еще не ушел, заставляя безумно колотиться сердце. Он все еще тяжело и часто дышал. Наконец, в голове Фрама воцарилась привычная темнота и тишина, он осторожно на ощупь нашел свое привычное место – подстилку под длинной широкой скамьей - и лег. Придвинутая миска еды, наверное, впервые его не заинтересовала, после перенесенного ужаса у него не было ни сил, ни желания есть… Дыхание постепенно успокоилось, и Фрам погрузился в привычный полусон-полудрему.
Из этого состояния его, как обычно, вывели руки хозяина, погладившие его по голове и потрепавшие по холке. Он всегда, даже во сне, ждал этого момента и всегда этот момент оказывался неожиданным, отчего Фрам всегда резко приподнимался на передних лапах и встряхивал головой, иногда стукаясь ею о скамью, но сейчас его от этого уберегли руки хозяина. Они же пристегнули опять поводок. Фрам с трудом поднялся и, шатаясь и подволакивая задние ноги, последовал в указанном поводком направлении. Наконец-то вернулись исчезнувшие было запахи - вот теплые засыпанные песком ступеньки на террасу,
Сама терраса, заставленная сапогами, корзинами, ведрами, и другими, знакомыми только по запахам, вещами, вот крыльцо с мокрым от росы половиком, вот и трава, покрытая росой, вот ветер донес близкий запах машины, которая должна стоять за забором… Фрам понял - они вышли со двора…
У машины они и остановились, Фрам почувствовал, что поводок упал рядом и сел в ожидании.
Хозяин достал из машины ружье, его Фрам сразу определил, взял ягдташ, что тоже не осталось незамеченным Фрамом, потом подобрал поводок, глубоко вздохнул и сказал:
-Ну, пойдем, Фрам…
Фрам ничего не слышал, и мог только догадываться, что хозяин что-то сказал, они медленно двинулись по песчаной дороге. Пес медленно шел за хозяином, подволакивая задние лапы, временами загребая ими влажный от росы песок. Он давно не уходил так далеко от дома, и потому, опустив нос, тщательно обнюхивал хорошо знакомую ему дорогу. Они не повернули к реке, куда обычно ходили в жару купаться, а пошли по дороге к лесу. Фрам пытался понять куда же они идут. К хутору – нет, та дорога пахнет крапивой и Иван-чаем, и не на клюквенное болото, там сразу надо идти по мху… Но, когда они подошли к бревенчатому мостику, Фрам понял они идут к большому муравейнику, где он часто бывал раньше, правда, не с хозяином, а с хозяйкой, бравшей Фрама с собой за грибами…
У мостика через ручей они остановились, хозяин сел в траву , потрепав по холке, усадил собаку и закурил… Он гладил Фрама и думал, что если издали кто-нибудь посмотрел на Фрама, то никогда бы не дал ему его четырнадцати лет – издали обычный ирландский сеттер, лет пяти-семи, никаких следов седины, довольно крепкий… А вот вблизи – тусклая, заметно поредевшая шерсть, большие потрескавшиеся мозоли на локтях, распущенные лапы с длинными совершенно белыми когтями, выпуклые голубые перламутровые глаза… Что нос этому псу теперь заменяет и зрение, и слух…
Хозяин отщелкнул окурок в ручей, поднялся и легонько потянул поводок, Фрам медленно последовал за ним. Они перешли по мостику ручей, и пошли по зарастающей травой и молоденькими соснами дороге, но не к муравейнику, как сначала решил Фрам, тяжело ступавший хозяином, все так же почти утыкаясь носом в дорогу, на которой песок сменился короткой жесткой травой. Они свернули налево, к болоту. Изредка поводок натягивался, заставляя Фрама не отставать от хозяина. Они так и шли – чуть впереди хозяин, чуть позади Фрам, ничего не слышащий, но догадывавшийся, что хозяин как обычно о чем-то разговаривает с ним. И, действительно, хозяин все время говорил с ним, в основном он рассказывал ему о том, что это за места, как они изменились, с тех пор, как они впервые попали сюда, что если бы Фрам мог видеть, где они идут, то, конечно бы, все равно обязательно узнал эти места, что он бывал здесь много-много раз, и зимой, и весной, и летом…
Они не дошли до болота, они пришли на длинную поляну, вытянутую вдоль болота, покрытую соломенно-желтой травой и начинавшую зарастать теми же молодыми соснами. Действительно, если бы Фрам мог видеть, то он, конечно бы, узнал эту поляну – сколько весенних вечеров они провели здесь вместе на тяге… Хозяин отцепил поводок и чуть подтолкнул Фрама вперед:
- Ну, давай, Фрам…
Фрам, если бы и слышал, то не понял бы его сейчас – что давай? Гуляй, ищи или еще что-то? Он некоторое время стоял, опустив голову и чуть повернув ее в сторону хозяина, потом нетвердо сделал несколько шагов вперед. Хозяин, не сводя с него взгляда, переломил ружье, достал два патрона из ягдташа, зарядил ружье и снял с предохранителя. Фрам стоял в высокой сухой траве, чуть колеблющейся на легком ветерке, теперь он стоял с поднятой над травой головой, время от времени отводя нос от высоких щекочущих стеблей. Хозяин поставил ружье на предохранитель, закурил и, глядя на Фрама, опять подумал – ну, кто бы сейчас ему дал четырнадцать лет! Он курил, оглядывая поляну и вспоминая, где стоял на тяге этой весной, вспоминал, что впервые в этом году он не взял Фрама на весеннюю охоту, впервые вообще оставшегося в Москве… Потом он вспомнил последние два дня, мечущегося по дому Фрама, сшибающего все на своем пути, покусанные руки… Хозяин затоптал в траве сигарету и, как будто решившись, щелкнул предохранителем и поднял ружье. Фрам стоял совсем недалеко впереди, обрез стволов поравнялся с его головой, хозяин глубоко вздохнул и отвел стволы в сторону… Фрам же, чуть потоптавшись в траве и покрутив слегка головой, медленно пошел в полветра, он двигался осторожно, но с уверенностью, которой у него не было с тех пор, как он начал слепнуть. Вот он чуть повернул и уже двигался прямо на ветер, хозяин медленно пошел за ним. Фрам продолжал двигаться на ветер, он чуть опустил голову, теперь она скользила меж верхушек сухих стеблей травы. Хозяин остановился и опять повел ружье за Фрамом, вновь обрез стволов остановился на его голове.
Фрам же продолжал свое движение вперед, вдруг он понял хозяина - его толчок означал:
–Ищи!
И он нашел! Как раз сейчас он шел прямо на тетерева, запах которого он только что уловил! Запах, который он не смог бы никогда спутать ни с каким другим или забыть, ведь он столько раз искал и находил его! Ничего, что тетерев пытается отбежать, Фрам знал, что ему никуда не деться, он все равно найдет его, так бывало всегда!
Фрам крадучись прошел еще несколько шагов и стал, теперь все зависело от хозяина.
Между тем, стволы ружья также следовали за головой Фрама, и хозяин все оттягивал тот момент, когда палец, уже лежавший на спусковом крючке, плавно нажмет на него…
Хозяин не мог не любоваться красивой потяжкой Фрама, в его голове проносилось вновь и вновь – Кто может дать ему четырнадцать лет! - и ждал стойки… И Фрам стал, но небольшой кустик пижмы заслонил его голову. Хозяин сделал шаг вперед и в тот же момент впереди, наверное, всего метрах в десяти перед Фрамом из травы с грохотом взорвался вверх черный петух. Раздался выстрел… Фраму ничего не надо было объяснять, хоть он и не слышал выстрела, но острый запах сгоревшего пороха, легкой волной донесшийся с ветром с того места, где был тетерев, был для него сигналом и он бросился вперед. Так и есть! Вот он!
Хозяин подошел к Фраму, погрузившему нос в роскошную черную лиру хвоста и шумно вдыхавшему запах битого петуха. Он погладил пса заметно дрожащими руками и, осторожно отстраняя голову Фрама, поднял крупного иссиня-черного краснобрового петуха и подвязал его к ягдташу, потом прицепил поводок. Фрам стоял в ожидании и нетерпении, но хозяин еще несколько раз погладил его, наклонился и что-то проговорил ему прямо в ухо, Фрам ощутил это как легкое прерывистое дуновение запаха дыма и табака, и в ответ потряс тяжелыми ушами.
Хозяин вновь закурил, еще раз потрепал Фрама по холке, что-то опять сказал прямо в ухо и еще раз дал ему зарыться в черные перья носом. Потом они повернули назад и медленно пошли обратно. Фрам опять шел чуть позади, пытаясь догнать носом подвязанного петуха, и теперь хозяину не надо было его время от времени подтягивать поводком.
Обратно они шли тем же путем, опять хозяин что-то рассказывал ему, опять они посидели у ручья, в котором хозяин дал Фраму искупаться. Они опять прошли той же песчаной дорогой, совсем уже высохшей от росы и почти потерявшей утренние запахи, и подошли к дому. Закрыв калитку, хозяин отпустил Фрама с поводка и повесил ружье и ягдташ на крюк, вбитый специально для этого в бревенчатую стену около крыльца. Хозяин сказал Фраму:
-Подожди, я сейчас, -и вошел в дом.
Фрам, поискав подходящее место, лег как раз под подвешенным петухом. Привычная темнота и тишина вновь окружали его, но их дополняли струившиеся сверху запахи еще теплого тетерева, сгоревшего пороха, горячей от солнца кожи ягдташа, они, кажется, даже были видны ему в темноте… Он очень, очень устал, и ему было приятно лежать именно здесь, он был спокоен и, наверное, счастлив. Закрыв невидящие голубые перламутровые глаза Фрам начал засыпать, и замечательные запахи начали постепенно растворяться в темноте.
Когда хозяин вышел на крыльцо с миской еды, чтобы покормить Фрама, тот лежал, вытянувшись во всю длину вдоль стены, легкий ветер играл мягкой шерстью на ушах, а в углу пасти трепетало черно-белое тетеревиное перо…
Хозяин понял, что еда ему уже не нужна - Фрам ушел навсегда....


Михаил Эйсмонт

 Отправлено: 11.04.09 19:29. Заголовок: Еще...

Еще...

Первая охота Сорди

М.Эйсмонт

Охоту Сорди начала с опозданием, на второе поле. В начале февраля 85 года я сломал ногу и, просидев три с лишним месяца в гипсе, я пропустил май, лучшее время для натаски, поэтому удалось приступить к натаске Сорди только в августе. Пропустил я в том году и охоту, так как в сентябре я должен был ехать в командировку, и первая охота была отложена на будущий год... Правда, после натаски я обстрелял Сорди, и мы взяли с ней первый десяток дупелей, но все же это не была полноценная охота.




На следующий, 1986 год я долго решал куда же ехать на охоту, постоянная охотничья компания еще не сложилась и заготовленных планов не было. С самим отпуском проблем не было никаких – когда хочешь, тогда и бери, но куда ехать? Будь машина – было бы проще, а так... Но ведь ехать надо! На мое счастье один мой знакомый, когда-то научный сотрудник в одном из институтов АН, забросивший науку и работавший ныне егерем где-то в в Трубчевском районе Брянской области, собирался как раз перебираться поближе к Москве, где у него была квартира и семья, во Владимирскую область. Алик, так звали моего знакомого, и предложил мне совместить приятное с полезным – помочь ему со сборами на месте, а заодно и поохотиться. Выбирать мне было не из чего, так что я с радостью согласился. С билетами на южные направления, несмотря бархатный сезон - начало сентября, не было никаких сложностей – Чернобыль в тот год напугал всех, сборы тоже не заняли много времени, так что через пару дней утром мы с Аликом уже стояли на платформе Брянского вокзала. Хорошо знакомый с местными транспортными проблемами Алик довольно быстро, почти тут же, у самого вокзала, поймал КАМАЗ, в кабину которого переместились все наши пожитки, мы сами и, конечно, Сорди. Спустя часа два мы стояли на обочине шоссе у поворота в Глуховский ГЛОХ, до деревни, название которой уже стерлось в памяти, было километра три по берегу петляющей среди лугов и перелесков притока Десны Волковки. С трудом надев рюкзаки мы двинулись в путь. Стояла жара, палило солнце, сорокакилограммовый рюкзак и ружье не добавляли комфорта, но предчувствие скорой охоты радовало и еще через часа полтора мы были на месте. Дом охотоведа, где мы разместились был последним в оказавшейся довольно большой деревне, и стоял на самом берегу Волковки. Охотоведом оказался молодой парень, по распределению после окончания Московского пушного техникума занявший эту должность всего чуть ли не месяц назад, даже Алик с ним еще не был знаком. Он очень обрадовался нашему приезду, так как здесь ему было скучно и он вскоре собирался поменять распределение, и в мечтах уже видел себя промысловиком где-нибудь под Салехардом, откуда он и был родом. Для решения всех связанных с перераспределением вопросов ему надо было провести несколько дней в Брянске и Москве, а оставить хозяйство и живность было не на кого, и здесь наш приезд был очень кстати. Разговор протекал за обедом, который довольно сильно затянулся и грозил плавно перейти в ужин, для создания необходимого перерыва мы пошли осматривать хозяйство. Хозяйства-то, честно говоря, никакого и не было - только сарай, забитый комбикормом и солью, да пара чахлых грядок, на которых тихо увядал укроп, а под живностью подразумевался здоровенный палевый пес, похожий и внешне, и по размерам на немецкого дога, купленный Геной, так звали охотоведа, в Москве на Птичьем рынке как щенок русской гончей. Пес жил в большом вольере и довольствовался парой буханок хлеба в день. Показывая его нам с Аликом, Гена спросил:
-Как думаете, гонять будет?
Алик дипломатично промолчал, а я брякнул:
-Смотря кого.
Гена сам не был уверен в перспективах и не стал вдаваться в дальнейшие подробности.
После ужина, скептически посмотрев на Сорди, Гена осведомился опять же, а гоняет ли она, на что получил тот же ответ:
-Смотря кого.
Ответ, казалось, его удовлетворил и он стал продвигаться дальше:
-Утку-то достанет? Дипломы есть?
Диплом был один, совсем, можно сказать, свежий, полученный в начале июня, но по коростелю, а про утку я и сам ничего не знал, так как пока доставать из воды ничего кроме палок и крылышек Сорди не приходилось, но уверенно ответил:
-Достанет, есть!
Ответ опять удовлетворил Гену и он сказал:
-Ну, пошли!
Выяснилось, что метрах в пятидесяти сразу за домом пруд, над ним утром и вечером летят утки, вечером с рыбхозяйства, что в примерно в пяти-шести километрах отсюда, куда-то на пойму Десны и Волковку, а утром наоборот. Вчера Гена сбил одну утку, но не нашел. Я не был уверен, что мы найдем неизвестно когда сбитую и неизвестно где упавшую утку, но в любом случае можно было постоять на тяге. Алик присоединился к нам.
Утку Сорди нашла на удивление быстро, буквально через пару минут она вынесла ее из крапивника, покрывавшего высокий и крутой в этом месте берег Волковки. Гена с удивлением хмыкнул и предупредил нас, что стрельба по утке требует специальных навыков, поскольку, как он выразился, « утка – это «оченьбыстролетящая птица». Обдумывая смогу ли я обнаружить и проявить наличие у себя этих самых навыков, я расположился у ближайшей оконечности довольно большого овального пруда. Начинало смеркаться, и вскоре появилась первая утка. Я стоял в самом конце пруда и мой выстрел был последним.
Сначала был выстрел слева – это стрелял обладающий специальными навыками Гена – мимо, потом справа – Алик, тоже явно обладающий этими навыками, поскольку именно его выстрел был удачен и утка упала в пруд, Сорди стоявшая со мной рядом бросилась на звук удара о воду, и вскоре она уже тыкала уткой мне в колено.
Тяга действительно была отличная утка летела хорошо, место было удачным, мы стреляли азартно и довольно много, вне зависимости от наличия этих самых специальных навыков, но взяли всего семь штук, из трех моих две упали мне прямо в ноги, так что Сорди делать было нечего. У Алика оказалось навыков больше всех и их хватило на четыре утки, Гена, не- смотря на все навыки, остался без утки. Стало почти совсем темно, так что мы вполне довольные результатом возвратились к столу.




За чаем мы поговорили о моих планах на охоту, и попутно выяснилось, что четыре дня я здесь буду совсем один – Гена – то ли в Москве, то ли в Брянске, а Алик едет на кордон за вещами, собаками и напарником. Я должен был остаться на хозяйстве и присматривать за живностью, а кроме того и то ли егерем, то ли охотоведом – выписывать путевки, если, не дай бог, кого-нибудь сюда за это время занесет нелегкая.
Три дня после отъезда Гены и Алика мы с Сорди провели замечательно, днем обследуя пойменные луга вдоль Десны и Волковки, где мы нашли перепела, коростеля и бекаса, а вечером стоя на утиной тяге, а в промежутке собирая белые грибы по берегу Волковки, которых уродилось громадное количество и главной задачей было не дать им состариться и зачервиветь, а собрать маленькими крепышами. Утром четвертого дня неожиданно прибыл Алик со своим коллегой Виктором, кучей вещей и четырьмя собаками – двумя русскими лайками – молодой сукой и восьмилетним кобелем, их имена я уже забыл, 10 – месячным ягдтерьером по имени Чайник, и пожилой 9-летней дратхааршей Ледой. Быстро разгрузив из старого ЗИЛа вещи, привязав к крыльцу собак, и, то ли позавтракав, то ли пообедав, Алик с Виктором уехали за оставшимися на кордоне вещами. Мне был оставлены инструкции по кормлению собак и обещания прибыть через два дня. Оставлять всех собак одних я опасался, поэтому охоту с Сорди мы отложили, вместо этого я отвязал всю компанию и мы пошли за белыми по проверенному маршруту вдоль Волковки. За час с небольшим я набрал полную корзину, все собаки вдоволь нагулялись, лайки вдобавок принесли двух ежей.
Вечером на утиную тягу я взял всех. Лайки бродили по берегу пруда, а Леда, Чайник и Сорди уселись рядом со мной. Тяга началась чуть позже, к тому же небо закрыли облака и налетающие утки были видны на фоне облаков хуже. Первый выстрел был удачен, утка упала в воду, метрах в двадцати от меня, в то же мгновение Чайник бросился за ней на звук, Сорди засиделась на старте, а Леда даже не шелохнулась, лайки были не видны в сумерках, но судя по звуку тоже бросились в воду. Чайник был первый у утки, быстро схватил ее и ловко увернувшись от Сорди, пытавшейся перехватить у него утку, поплыл к берегу, так же ловко он увернулся от выплывших из темноты лаек. Выйдя из воды он аккуратно положил ее передо мной и отряхнулся. Сорди, лайки и Леда попытались тут же схватить ее, но Чайник схватил ее, отскочил от них на пару шагов и отдал ее только мне. Со второй уткой было почти так же, с той лишь разницей, что Сорди была первой на утке, но не смогла увернуться от Чайника, так они и выбрались на берег пытаясь вытянуть утку друг у друга. Лайкам все быстро надоело и вскорости они вообще ушли домой, а третью утку я дал принести Леде.
Это был мое первое близкое знакомство с ягдтерьерами и Чайник полностью изменил складывавшееся у меня мнение об этой породе, как об отличных охотниках, но злобных и шумных в быту и общении с другими собаками. Он был ласков и послушен, драки и склоки его не привлекали вовсе и, казалось, только охота существует для него в жизни, хотя и началась она для него совсем недавно. Больших трудов стоило оставить его дома, когда с Сорди мы уходили на охоту.
Утром прибыл полный радужных надежд Гена, по его словам осталось уладить кое какие формальности и он уже одной ногой в Сибири, но это на следующей неделе, а сейчас, в приближающиеся выходные, надо организовать охоту на утку для прибывающей из Брянска команды охотников из местной прокуратуры, Гена попросил меня помочь ему в этом. Я плохо представлял как это делается – за предшествующие дни утки на Волковке и лужах в лугах у Десны я не видел, только на вечерней тяге. Выяснилось, что с соседом по имени Кузьмич имеется соответствующая договоренность, так что вся организация охоты состояла в выпуске в Волковку трех десятков подсадных, которых и держал Кузьмич. Кузьмич проживал в соседнем доме, а подсадных держал в пристройке к бане, стоявшей прямо на воде. Охотники должны были прибыть вечером и остановиться в старой усадьбе на высоком берегу Десны, усадьба уже давно служила охотничьей базой. Утки были благополучно высажены почти на всем протяжении Волковки от моста до места ее впадения в Десну.
Из-за планирующейся прокурорской охоты на следующий день мы с Сорди пошли в новые места к рыбоводческому хозяйству . Идти надо было через лес, цепь лугов, примерно километров 4-5, а в случае чего обратно можно было вернуться и по дороге, которая идет кругом. На небольших луговинах мы нашли тетеревов, два выводка, из первого мы взяли двух и это были первые тетерева Сорди. Быстро сузив челнок в конце поляны, без всяких ковыряний Сорди протянула по луговине метров 15 на ветер, твердо стала, по команде подала – взлетело два молодых петушка и дальше ближе к опушке - старка, один петушок был бит, но Сорди, не обращая на битую птицу никакого внимания, продвинулась еще метра на три вперед и вновь стала, опять подала по команде и взлетевший тетерев был бит вторым выстрелом. Выводок оказался большим - десять птиц, мы отработали еще трех, но я больше не стрелял. Второй встреченный выводок был поменьше - пять птиц, Сорди последовательно отработала пару, потом одиночку и еще пару, из первой пары я взял одного и больше не стрелял, т.к. мы проходили не более часа, а таскать столько птицы еще часа три-четыре не хотелось.
Выйдя к рыбхозяйству, мы сделали большой круг вокруг него, чтобы посмотреть что за места вокруг - поляны и перелески кончились, дальше ними начинался довольно густой лес, куда идти дальше я не знал и мы решили возвращаться примерно так же как и пришли сюда. Ближе к дому, на Волковке, почти у самой воды, мы взяли пару коростелей.
Придя домой я поинтересовался у Гены как проходит организованная охота, на что Гена мрачно ответил, что она еще и не начиналась – народ еще не отдохнул от вечернего отдыха.
Это значило, что и после обеда в пойме лучше не появляться. Вторая половина дня была посвящена обработки дичи, чистке и сушке грибов, поиску опять же грибов в полной собачьей компании, а вечером опять утиная тяга.
Утром следующего дня мы с решили пройтись между Волковкой и Десной до их слияния, с тем чтобы не мешать приезжим, которые предположительно должны были охотиться на другом берегу Волковки. Выйдя из деревни и перейдя по мосту речку мы двинулись на ветер, часа за полтора с пятеркой перепелов, парой бекасов и обычной парой коростелей мы приблизились к Волковке, делавшей очередной крутой изгиб и которая в этом месте была заметно шире, чем везде, на ней даже было несколько островков.
Ветер дул нам навстречу, метрах в двухста впереди на том берегу я увидел двух охотников с двумя русскими лайками, они шли нам навстречу и довольно громко преговаривались между собой, а собаки были, казалось сами по себе. Они становились все ближе, и вскоре я уже даже мог разобрать что они говорили, меня они, кажется, не видели и только после выстрела по коростелю, взятому после хорошей работы Сорди, они заметили меня, и от них донеслось:
- Смотри, а что спаниели тут делают?
Я не обиделся за Сорди, названную спаниелем, а демонстративно повернулся к ним, не торопясь подвязывая третьего коростеля к и без того заметной связке птиц.
Охотники приближались к реке с противоположной стороны, я с этой. Сорди прямо направилась к воде искупаться, но вдруг, войдя в воду по грудь, остановилась, я следил за охотниками, они были уже совсем близко. Их собаки увидели меня, засуетились и залаяли. Только я хотел поздороваться и спросить как охота, как заметил, что Сорди остановилась не просто так - это была стойка. Надо было посылать, Сорди пыталась прыгнуть вперед, в воде это не очень получилось, но из-за камышовой кочки метрах в десяти перед ней взлетела утка, я выстрелил и утка упала за одним из островков. Все происходило на глазах подошедших охотников, которые, к моему удивлению то ли видя упавшую утку, то ли нет, но стали посылать своих лаек в воду. Лайки оказались честнее хозяев и в воду идти не желали, хозяева стали им бросать в воду палки, но и за палками лайки не пожелали прыгать в воду. Тем не менее я решил не ждать – вдруг они все-таки загонят собак в воду - и оставив ягдташ на берегу пошел в воду сам на помощь Сорди, которая к тому моменту оплыла островок, за который упала утка, но утки там не оказалась. Сорди вертела на плаву головой, пытаясь определить куда же делась утка. Глубина оказалась мне по примерно по грудь, я стал продвигаться к Сорди, та похоже определилась с направлением и полыла к кочкам у противоположного берега, где лайки, понукаемые хояевами, облаивали плывущую к ним Сорди, но в воду так и не шли... Я начал продвигаться за Сорди, она уже достигла места, где уже слегка касалась ногами дна, как вдруг развернувшись к одной из кочек стала, оставаясь практически полностью в воде – из воды торчала только голова, да кончик хвоста чуть подрагивал на поверхности.. Стало ясно, что утка там и я опять послал ее, для прыжка было слишком глубоко, Сорди смогла едва оттолкнуться и поплыть в направлении кочки, действительно из-за кочки выплыла утка, она поплыла вдоль берега, преследуемая Сорди по воде и лайками по берегу, от меня она была метрах в пятнадцати, я выстрелил стараясь не разбить утку, через мгновение битая на это раз утка была подобрана Сорди, которая под непрекращающийся лай конкурентов на берегу, развернулась к нашему берегу. Мы выбрались на берег почти одновременно, Сорди положила утку рядом с ягдташем, я вылил воду из сапогов и стал переодеваться на глазах у охотников. У меня было большое желание спросить, как бы невзначай, как работают их собачки, но я пожалел их самолюбие и, отжав одежду и демонстративно тщательно расправив всю добычу, висевшую на ягдташе, двинулся домой. Я бы не просто доволен Сорди, я был горд за нее, показавшую случайным зрителям-конкурентам, что может легавая! Единственное, что тревожило меня, а не была ли эта утка одной из подсадных Кузьмича?
Вечером Гена сходил на базу забрать путевки и зашел к Кузьмичу. К нему вернулись все подсадные!!! Я мог быть спокоен.
Еще через день приехали Алик с Виктором и в тот же день, загрузив почти до отказа тот же старенький ЗИЛ, забрав обеих лаек, Чайника и Леду, они поехали на новое место во Владимирскую область. Для нас с Сорди в набитом почти до отказа крытом кузове тоже нашлось место и меня подбросили до Брянска, иначе дотащить на себе все мои пожитки, добычу и рюкзак высушенных в печи белых, я не смог бы. По всей дороге до самого Брянска нас провожали большие белые щиты с грозным предупреждением: «Сбор грибов запрещен!» - это была запоздалая реакция на Чернобыль...
В Брянске нас долго не хотели сажать в поезд, несмотря на то, что все документы и справки были в порядке, а в Москве на вокзале вообще выяснилось, что мы с Сорди были единственными пассажирами в поезде «Одесса-Москва»!...

 Отправлено: 11.04.09 19:39. Заголовок: Ну, и это....

Ну, и это:

Осенью...


Вот-вот закончится спортивный сезон, для кого-то успешный, для кого-то не очень, для нас и вовсе по разным причинам почти пропавший, правда, будем надеяться, что еще не до конца... Но все равно, главное - охота, все-таки, она-то еще впереди!
И надеюсь, даже уверен, что и как многие предыдущие, она добавит самых разнообразных впечатлений и, как и многие предыдущие охоты, не раз заставит память возвращаться к ней, заставляя вновь и вновь переживать самые красивые и волнующие моменты. Вот и сейчас, глядя на Сартаса, нет-нет, да и вернешься мыслями в прошлую осень....
Если Вы помните, то прошлая осень выдалась на редкость сухой и теплой. Поэтому направляясь в начале ноября к себе в деревню, в Вологодскую область, я тщил себя надеждами застать там вальдшнепа. Однако, уже после Максатихи, стало ясно, что надежды на это более, чем тщетны – в лесу уже было по щиколотку снега, а дорога вплоть до самой деревни, а это еще почти пара сотен километров, была покрыта сплошным слоем льда... Правда, как оказалось в самой деревне, да и вокруг, снега было немного, да и на глазах стало теплеть. Погода все время была ясной, с небольшим морозцем. Деревня стоит на берегу когда-то судоходной Мологи, которая в этих местах довольно широка – 200-250 метров, сейчас она была уже частью во льду, местами чистая, в некоторых местах языки льда почти полностью перекрывали реку, лед в таких местах был уже порядочной толщины, так что отдельные смельчаки из немногочисленных местных жителей решались и переходить по нему на ту сторону в Крутец.
Рассчитывать на особо успешную охоту с легавой в такое время нет особого смысла, хотя на охоте и все может быть и поработать собакам всегда удается. Наши первые выходы в пойму Мологи порадовали хорошими работами собак по все еще встречавшимся бекасу и гаршнепу, по тетеревам, которых в пойме стало заметно больше, чем ранней осенью. Там же в пойме появилась уже и белая куропатка, еще не до конца перелинявшая, но там мне на выстрел к ней так и не удалось подойти. В лесу таки нашли вальдшнепа, возможно, самого последнего из задержавшихся на пролете, но стрелять не было никакой возможности, так что поднятый собаками он мгновенно скрылся в густом ельнике. Глухари в лесу и на клюквенном болоте тоже не давали подойти на выстрел, но за то уже гораздо проще было с куропаткой. Видели по одному-по три пролетающих гусей и лебедей, гусей при желании и вовсе можно было стрелять – летели всегда очень низко. В общем все было как всегда в это время здесь, тихо и спокойно.
В этот раз я возвращался с парой своих собак из болот. К Мологе, вдоль которой идет дорога в деревню, мы вышли примерно в часе небыстрой ходьбы от дома. Со мной были средний кобель и сука. Собственно, мы вполне довольные уже возвращались домой, и уже вышли на дорогу, идущую по самому краю высокого и крутого левого берега Мологи. Собаки исправно мелко челночили снуя то туда, то сюда, то ближе к реке через дорогу, то скрываясь за склоном берега, то удаляясь в светлый чистый сосновый бор. Вдруг кобель потянул в сторону реки и сойдя с дороги стал на самом краю склона, сука секундировала ему, оставаясь на дороге. Я послал кобеля и прыжком он мгновенно скрылся за склоном, почти в то же момент над склоном взлетели три петуха, два тут же же клюнули вниз, и исчезли за кромкой склона, а третий полетел в направлении реки, по нему я, естественно, и выстрелил. Вижу, что попал и петух упал, но за склоном не было видно куда... Я поторопил суку, все еще стоящую, и мы вместе с ней буквально скатились к реке по высокому и крутому склону. Честно говоря, трудно описать свои чувства при виде открывшейся моему взору картины: петух слегка трепыхался в реке метрах в двадцати-тридцати от берега, а к нему стремительно плыл кобель, красиво!... Но петуха быстрое течение несло к ледяному языку, почти перекрывавшему всю ширь Мологи, кобель плыл быстро, но, несмотря на помощь течения, не успел к нему – петух мгновение оставался на месте, удерживаемый кромкой льда, и вот его уже утащило течением под лед... Естественно, я стал отзывать кобеля, который, потеряв из виду тетерева, развернулся и поплыл наискосок против течения ко мне, вот он почти подплыл к берегу... И тут я с ужасом увидел, что он не может выбраться на ледяной припой, образовываший у берега длинную полосу, шириной порядка десятка –полутора метров – он сделал несколько попыток выбраться на лед, но каждый раз ему не хватало, казалось, буквально сантиметра, чтобы вылезти, и каждый раз когти скользили по льду и он вновь и вновь сползал в воду, иногда уходя под нее с головой, и чем дольше это длилось, тем чаще все кончалось вынужденным нырянием ... Я лихорадочно соображал, что же делать, одновременно пытаясь еще сгонять суку со льда, пытавшуюся, казалось, чем-то помочь нам... Я попытался подойти к нему по льду, но тут же провалился сам, не достав дна и едва удержавшись по пояс на льду. Тем временем пес, прекратив бесплодные попытки выбраться на лед, отплыл от кромки льда и стал против течения выбираться к середине реки, тут я уже ничем ему помочь не мог кроме крика. Я орал и звал его, одновременно пытаясь хоть чем-то разбить лед у самого берега, чтобы открыть доступ к берегу с чистой воды. Кроме того не прекращались попытки отогнать младшую со льда, суетящуюся под ногами. Пес между тем выплыл против течения уже практически на середину реки, если бы ему удалось проплыть еще метров сто, то там мель, да и припой льда почти сходил на нет, и я мог бы до него достать с берега... Но было ясно, что при таком встречном течении и в такой воде ему просто не доплыть, да и мне туда по практически отвесному берегу добраться было бы очень непросто и нескоро. Я видел, как он быстро на глазах теряет силы, вот его спина уже поднялась над водой – видимо, задние лапы уже совсем не могли работать, возможно, их просто свело от напряжения и холода, он сначала скулил, а потом уже просто начал стонать... Его начало сносить к языку льда, под которым несколько минут назад скрылся злополучный петух.... Но как-то ему все-таки удалось вывернуть к берегу, несколько раз он скрывался под водой с головой, и каждый раз мне казалось, что уже все и он уже не выплывет, но каждый раз он все-таки выплавал, и наконец с непрекращающимися глухими стонами достал-таки кромки льда у берега в полутора десятках метров от меня. Сил предпринять новые попытки выбраться на лед у него уже не было, их хватило только на то чтобы положить конец морды на лед и слегка вытянуть на лед одну лапу, но из этого неустойчивого положения течение уже начало его стаскивать со льда, я понял, что еще мгновение и его унесет уже навсегда... Плюнув на все, я скинул куртку, сапоги, ягдташ и пополз по льду к нему, лед трещал подо мной, но все-таки держал, мне удалось доползти до него, кромка льда начала оседать подо мной, но я успел его вытянуть на лед, и, медленно развернувшись, пополз назад. К счастью, лед перестал оседать и обратный путь к берегу я проделал так же ползком, толчками двигая пса перед собой, т.к. встать он просто не мог. У самого берега я опять провалился по грудь, но собака уже лежала на твердом берегу... Идти сам пес не мог, и я спотыкаясь, скользя и падая, вынес его наверх по склону, поставил на дорогу и пошел вниз собирать разбросанные по берегу и частью по льду вещи...
Оставшиеся до дома километры я попытался было преодолеть бегом с псом на руках, но после первого же падения на обледеневшей колее понял, что лучше нам будет идти поотдельности, с тем чтобы он хоть чуть-чуть согрелся, да и с меня стекла вода. Так мы и шли к дому я , скользя по лесовозной дороге, и он, бредя скрюченный, на негнущихся прямых ногах, шатаясь, предпринимая изредка попытки задрать лапу, кончавшиеся неизменными падениями. Бежать ни у него, ни у меня не получалось, так мы безостановочно и брели к дому в сопровождении младшей суки, весело описывающей круги вокруг нас, казалось радующейся тому, что все так счастливо обошлось.
Дома, стакан горячего сухого красного вина, пара уколов сердечных средств и куча одеял сделали свое дело, и к вечеру у пса осталась лишь легкая дрожь в задних лапах, а утром он и вовсе был абсолютно здоров – а как иначе могло бы и быть - ведь нужно было идти на охоту!

М.Эйсмонт

 Отправлено: 19.05.09 07:57. Заголовок: Был в Нвосибирске жу..

Был в Нвосибирске журналист, писатель , легашатник - англичанист Александр Якубовский. Не встречались мне следы его творчества в иных жанрах и темах, а вот про Фрама маленькую книжечку местного издательства, давно берегу и перечитываю...

А. Якубовский

ФРАМ СБЕЖАЛ

Бродя весь день по полевым травам, они устали.
Их усталость пропиталась запахами клевера, цветущих кашек и грибов-шампиньонов ( хозяин рвал их мимоходом). «Если бы ты стал на все четыре лапы, как бы мы весело бежали с тобой»,- думал Фрам.
Они бежали бы рядом, лая и обнюхиваясь, ускакали бы к озеру и купались в нем, фыркая носами.
Потом бы легли на траву, подставив солнцу мокрые животы. А там сели бы в автобус, оказались дома и стали бы хлебать молоко с покрошенным в него хлебом.
Но Друг-Хозяин не побежал к озеру. Он зевнул и пошел к березовым кустам.
- Вздремнем-ка, старик – сказал он. Славно мы походили, славная тень.
Хозяин снял пиджак, бросил его в тень и, пригнувшись, стал разглаживать ладонью. Фрам глядел, виляя хвостом, и думал, как сейчас приятно пиджаку.
Поласкав пиджак, Хозяин велел лечь Фраму. Лег и сам и тут же заснул, пфукая губами на мелких лесных мух.
Фрам лежал, сердито глядя на этих вредных мух. Но лежать надоело. Зачесались подушечки лап и захотелось бежать. «Слушай, - говорили лапы. - Айда гулять, а належишся дома. Ты найдешь прут и пожуешь его. Также приятно бегать за птицей, что свистит вон в тех березовых кустах. А к Хозяину мы тебя принесем».
Лапы все пошевеливались, все двигались и говорили о жуках, бабочках, стрекозах… Фрам не хотел слушаться лап, он даже наказывал их, покусывая. Затем высунул язык и, скосив глаза, стал наблюдать за его дергающимся слюнявым кончиком. Надоело!
Фрам стал глядеть по сторонам.
Светит озеро – будто молоко на блюдце.
Ходят коровы – их хвосты болтаются в воздухе.
А с болота , что лежит на озерном берегу, ветер прикатывает запахи прямо в нос. И среди них есть один – острый и жалящий как пчела.
Страшный запах! От него холодеет между ушами.
Фрам молод и неопытен, он не знает, что это запах дичи, куликов, сидящих в болоте. Он не может понять этого, хотя память запаха лежит в нем от рождения. Это приводит Хозяина в отчаяние. Он водит его по болотам и просит?
- Понюхай и вспомни… Понюхай и вспомни.
Фрам не может вспомнить, он вертит головой - не понимая.
…Запахов становится больше. Пахнут, будто кричат, коровы, пастухи и костер.
Запахи толпятся у носа, и каждый старается проскочить первым. Фрам рычит на них – потихоньку. Страшный запах снова царапает нос. И шепчет голос Друга? «Вспомни, вспомни, вспомни»…
Фрам встает и глядит на Друга – может быть , тот прикажет ему лечь. Но Друг молчит.
Фрам дует ему в лицо – молчит.
Нежность бросается в лапы и хвост Фрама и заливает всего до ушей. Лапы сами собой начинают бестолково топтаться, а хвост – махать. Фраму хочется лизать Друга.
…Клеверное поле пахнет. Сильнее и сильнее пахнет медом и шмелями. И вдруг ноги пошли сами. Они понесли Фрама. Нос сам начал шевелиться и принюхиваться, - на клеверном цветке муха сидит. Фрам хапнул и шишку цветка и муху. Пожевал – ничего вкусного. Наверное, вкусные те, что стоят дальше? Туда идут коровы. Наверное, там вкуснее. Коровы вздыхают и стонут от удовольствия.
Фрам лает на коров, отгоняя. Он сам съест весь этот вкусный клевер, Но черная корова с одним рогом наклоняется и бежит на Фрама, плеща чем-то в животе. Фрам убирает хвост и бежит.
Фраму всего шесть месяцев, у него в голове ветер. Он даже не знает, что он сеттер и охотничий пес.
Пробежав поле, Фрам вспоминает Друга и бежит к нему.
С Другом все в порядке, только на лысине сидит серый кузнечик. Это безобразие, его нужно сцапать. Кузнец прыгнул. Фрам наставляет нос в сторону кузнеца и идет. Кузнец - скачет, Фрам – идет. Чья-то тень накрывает его, а затем быстро бежит от него. Значит надо гнаться. Фрам задирает голову и видит – невысоко летит что-то похожее на веник.
Это летит малая выпь. Ее спугнули с соседнего болота, и ей пришлось лететь сюда. Выпь летит. Внизу за ней бежит глупая белая собака, подпрыгивает и восторженно лает.
Выпь садится на островок и исчезает, затерявшись среди ржавых остатков тальника.
Фрам останавливается – он уперся в воду. И – вздрагивает. К нему приносится запах. Тот. Фрам начинает принюхиваться. «Вспомни, вспомни его, - шепчет Друг. – Ты охотник, ты должен вспомнить и знать». Фрам оглядывается – он один. Это не голос Друга, это Черный Страшный Голос. От него поднимаются все шерстинки и холодно голове. «Иди» – приказывает голос, но Фраму страшно и ноги не несут его…
Фрам стоит. На него глядит корова. Она пила воду, подняла голову от воды, вода стекает с коровьих губ. Но высохли губы, а собака не шевельнулась. Корове становится страшно, она мычит и убегает. А запах плывет над водой, усиливается, и нос Фрама растет, ему горячо и больно.
Вот озеро с кувшинками, ряской и камышами приподнимается. В середине этого сине=зеленого мира разгорается солнце. Оно светит из-под озерного берега и у него птичий запах. Фрам рычит и поднимает гривку. Он путается и начинает искать запах под ногами. Смотрит в воду. Там кто-то шевелится. Зеленая щучка отходит от берега и солнце гаснет. Фрам видит стоящей в воде такую большую щучищу, что замирает…
- Фрам!.. Фрам!.. – неслись крики Друга. Фрам шевельнул хвостом.
Крики скатывались к озеру по клеверам, вниз по зеленому косогору, подпрыгивая, будто пестрые мячи. И в каждом были гнев и нежность. «Пусть кричит!, - думал Фрам. Он любил, а не боялся Друга.
Фрам!.. Фрам!.. – Хозяин бежал к озеру.
Рубашка Хозяина расстегнулась и вылезла из под ремня, физиономия была красная и сердитая.
- Что же ты, разбойник, со мной делаешь?.. Я же пробежал к дороге. А вдруг тебя машины смяли? – бушует Хозяин.
Запах снова летит над водой.
«Разве ты не можешь тише, - укоризненно думает Фрам, косясь на Хозяина. – Ты мешаешь».
- Выдрать тебя, разбойника, надо! – кричит Хозяин. – Я его ищу, а он тут с рыбками играет… Безобразие! Распустил я тебя. Тебе стойки не по щукам делать надо, а по дичи. Выдеру!
Хозяин, отдышавшись, наговорил еще много страшных слов. Но Фрам его не боялся. Он знал – Друг просто очень умная и сильная, прекрасного вида собака! Мы оба собаки…» – думает Фрам. А запах растет. Загорается противолежащий берег, и Фрам носом касается его. Фраму страшно и больно и сладко, как будто Хозяин перебирает шерстинки на голове Фрама.
- Мальчик, что с тобой, мальчик мой, – говорил Хозяин, следя, как вспугнутый шатающимися по берегу коровами, взлетел дупель и нос Фрама двинулся за ним. И – глаза.
- Милый мой, - забормотал Хозяин. – Это первая твоя работа, первая стойка по дичи. Ты родился сейчас, охотничек мой, ты все понял.
Хозяин входит в воду и гладит Фрама. Затем оглядывается, не смотрит ли кто, и целует его в мокрую, зеленую от трав макушку.
Фрам виляет хвостом – слегка. Он счастлив. Он понял всех – Хозяина, дупеля, себя.

 Отправлено: 24.05.09 19:18. Заголовок: KRoss Наверное, к..

KRoss
Наверное, когда прочтет этот рассказ человек, который не знает, что такое охота и охотничья собака, ему будет просто интересно. А у меня даже сердце защемило, так ярко все представила, особенно первую стойку собаки. Спасибо!

 Отправлено: 25.05.09 05:10. Заголовок: Каждый раз, когда чи..

Каждый раз, когда читаю заключительные строки этого рассказа, не смотря, что читаю в сотый-пятисотый раз, Щемит! И в глазах щиплет

Еще рассказ того же автора

А Якубовский

Первая охота


Снится мне, снится: первая охота, Фрам идет карьером, высоко подняв голову. Он бежит шибко, травы рвутся, свистя и щелкая. И если Фрам на поиске вбегает в воду, то двигает перед собой белопенный бурун.
Я гляжу на него – и во мне тает морозно-сладкое.
…На первую охоту Фрам спешит куда больше меня. Фрам не идет, а прыгает. Я – шаг, он – прыжок, я еще шаг – он прыжок. Так и припрыгали мы с ним на луг. На рассвете.
И такое увидели – с одной стороны луга вниз валилась луна, на другой стороне лежало солнце в виде пополам разрезанного арбуза – спелая серединка и зеленый ободок корки.
Привядший луг же – блюдо в серой росе.
Ну Фрамушенька, - говорю. – Начнем…
А в самом смута и неуверенность. Хоть поворачивайся и уходи обратно.
Ну Фрамушенька, - говорю я, а горло сжимает. И я гляжу на Фрама.
Что такое болото без него? Вода, переплетенье трав и сырых запахов. Только Фрам приводит все в порядок, показывает мне, кто сидит, кто летит, а кто бегает.
Фрам (я знал по опыту) чуял всех здешних жителей.
Чуял Фрам камыш и Осоку, чуял Рогоз и все, что на лугу, в тишине и одиночестве, обрастало и становилось маленькими кочками. Особый мир был в жизни Фрама, абсолютно недоступный мне. Воображался он мне в виде прозрачной сферы, прикрывающий город, луг, болото и меня.
Чуять и различать все – какое тревожное, какое счастливое занятие! Я правду говорю – я с радостью взял бы Фрамов нос и так ходил бы с черным, мокрым, все время шевелящимся носом. Ну прикрывал бы его рукой, ходя по улицам в горде или прятал бы какой-нибудь повязкой. Но как бы хорошо жил. А нос-то - Фрама, и я не верю ему. Я боюсь – вдруг он сорвет стойку и погонит.
Ну, псишко, - говорю я, и Фрам задрожал мелко и быстро, пока я отстегивал ременной поводок. Затем прижался к моей ноге (так он делает, увидев трамвай). Я понял – он тоже боялся птицы, себя, всего.
- Ну, Фрамок, иди.
Дрожит.
Я снял ружье с плеча.
- Вперед!
И он рванул прыжком, и вот уже карьером от одного края луга к противоположному.
Громадный у него размах поиска, сразу видна порода замечательных полевых работников.
Фрам бежит. Свистят и щелкают травы, плещет в лужицах вода.
И вдруг карьер оборвался – Фрам встал.
Ага. Стойка. Но я не обрадовался, а испугался ее.
Я подхожу к Фраму – стоит. Хорошо стоит. Ощупываю, глажу его – каменный.
И начинается самое страшное.
Я посылаю Фрама стронуть дичь под мой выстрел.
- Вперед!..
Фрам ступил и замер.
Давай… - шепчу я, и Фрам пошел мелкими шажками. Лапы его грязные, мокрые, шерсть прилипла и обрисовала их тонкими палочками.
Фрам осторожно идет на тонких ногах, и я думаю нелепое: «Вдруг подломятся»... И одно за другим бегут ко мне опасения. А если Фрам погонит?.. Напугается выстрела и сбежит?.. Сбежав, выскочит на автостраду?.. Если, если, если… Я стою и смотрю, как по серой росной траве тихо идет моя собака и хочется вернуть ее. И уйти обратно.
Но Фрам оборачивается – птица здесь! А кто? Если дупель, то справимся. Ну а бекас? Этот сумасшедший в полете, я промахнусь. А вдруг коростель?.. Он пахнет резко, он побежит, не взлетая, и разгорячит Фрама, а тот погонится. Я подхожу, тороплюсь, поскальзываюсь в луже. Фрам оборачивается, сердитым глазом приказывает мне затихнуть. Я проверяю курки – взведены. Но мне начинает казаться, что не зарядил ружье. Проверять его поздно – звякнет, если бекас (здесь мокро), он взлетит обязательно.
Бекас или коростель?
Заряжено ружье или нет?
Фрам окостенел в добросовестной стойке. Нос его нацелен.
Точка прицела его носа, по моим расчетам, находится вблизи таловых кустиков. Так, малые тальниковые ребятишки. Но там нет воды. Значит, дупель. Лежит и лениво смотрит на нас. Его пахучие молекулы мягкие, будто выбитые дробью перья, летят с тягой воздуха к нам, ко мне (я не чую их), к Фраму.
Мне бы его нос.
Дупель или коростель? Фрам недвижен – дупель…
“А заряжено ли ружье?”
- Фрамушенька, вперед. – Я дую снова в трубочку губ.
Но мне страшно – вдруг он погонит взлетевшего дупеля?
Испугается выстрела и кинется бежать домой и попадет под машину.
Хоть бы это поскорее кончилось.
Фрам качнулся. Он дрожит, ему тоже страшно.
Нам страшно обоим, и нужно скорее кончить это, нужно вспугнуть птицу и все узнать.
- Вперед.
Фрам ставит лапу.
- Вперед!
Фрам делает еще шаг и падает. От трех тальниковых хворостинок поднялся дупель: подскочил, развернул крылья в половину неба.
Милый дупель… дупелишечка.
А вдруг Фрам вскочит и погонится?
- Лежать! – командую я громко и корчу свирепую рожу.
Фрам лежит. И голову опустил. Но глаза его смотрят в хвост дупелю. Ничего, пусть смотрит. Я тоже посмотрел – в ружье. Дупель отлетел недалеко. По прицельной планке ружья он катится прямо к тальниковому кусту, что растет на берегу озерка.
Там широкий куст, толпа мелких кустов.
Там дупель заляжет снова. Если промахнусь, найду его.
Я выстрелил вдогонку. Самый это убойный выстрел – вслед. Перо не мешает, дробь свободно входит в его промежутки.
“А вдруг Фрам напугается выстрела”. Оглядываюсь. Нет, лежит и смотрит на меня.
- Вот то-то же, - говорю я. – Так надо делать.
Дупель упал, не долетев до озерка, и мы с Фрамом пошли искать его. Пока шли, поднялось солнце и луг вспыхнул зеленым (по-летнему был конец августа).
Луг поднялся, будто легкий пар. Желто-зеленый, он повис в воздухе. И на моих глазах шерсть Фрама подсыхала и на макушке поднялась хохолком. Я погладил его и ощутил к Фраму родственное. Так: мы с ним братья – двойняшки, и все у нас одинаковое – и радость и хворь. Вот только носы разные. Я своим только дышу, а он ловит молекулы запахов – гладкие, колючие, мягкие – всякие.
- Фрам, - говорю я. – Мой хороший мальчик, умный, добрый, хороший. Нос твой – мой нос.
…Нет Фрама, и я не тот – года! Но снится мне, снится: повис в воздухе луг, по нему бежит Фрам. Травы свистят и рвутся. Фрам оглядывается. Он зовет меня к себе. И так хочется, так мучительно хочется войти к нему, в мир его вечной охоты.
Но я стою и вижу, - Фрам убегает один.

 Отправлено: 25.05.09 13:49. Заголовок: Коротка жизнь собаки..

Коротка жизнь собаки.... Уже больше полгода нет Тера.... Читая Мишин рассказ, плачу каждый раз. Сейчас плачу прочитав про другого Фрама. Если в начале, после ухода Тера, Койру был для меня Койру, то сейчас я его чаще называю Тером, не знаю даже почему.... KRoss Спасибо!!!!

 Отправлено: 26.06.09 21:17. Заголовок: Отрывки из статьи О. Малова

ЛЕСНОЙ ОТШЕЛЬНИК – ВАЛЬДШНЕП
Отрывки из статьи Олега Малова в журнале «Охота и рыбалка»
Март 2004 г.

У каждого охотника есть свои пристрастия. У одних это глухариные тока с таинственностью берендеевских чащ, у других – романтичные рассветы утиных зорь, третьим обязательно подавай завораживающие действо легавой, выделывающей свои танцевальные па на приболоченном лугу. Среди множества пернатых объектов охоты есть один, который продолжает оставаться вожделенной мечтой многих и многих поклонников Артемиды. Эта птица всегда будоражит воображение, остается загадочной и не познанной до конца. Сколько бы о ней ни узнавал человек, многое в ее поведении остается необъяснимым. Каждая встреча с ней уже удача. Птица эта – житель наших лесов, таинственный красавец вальдшнеп.
Вальдшнеп – молчаливая птица. Большинство охотников знают, что лесной кулик подает звуки только во время брачных весенних игр, так называемой тяги. Но вот в журнале «Наша охота» за июнь 1913 года мне попалась на глаза любопытная заметка под названием « О голосе вальдшнепа». Ее автор, господин В. Шершеневич, приводит очень интересные сведения о звуках, подаваемых вальдшнепом в самых различных ситуациях.
Все приводимые наблюдения касаются пролетных вальдшнепов в осенний период.
Однажды он охотился на вальдшнепа с пойнтером в небольшом лесочке, который примыкал к фруктовому саду. Слегка притомившись, после охотничьего утра, Шершеневич присел отдохнуть под густым кустом бузины. Пойнтер продолжал поиск, так как был «не в руках» и больше мешал, чем помогал. А дальше произошло следующие: « Шум поиска направился в мою сторону и значительно приблизился; раздался характерный шорох взлета, и передо мной сразу появился вальдшнеп, сделал небольшой вольт и мягко опустился на землю против моей засады. Пробежав около аршина к нависшей веточки, он опустился на опавшие листья, прилег на брюхо и втянул в себя шею; конец клюва лежал на листьях. Расстояние от меня было шагов пять; лежал он носом ко мне, совершенно неподвижно, весь на виду, на небольшой площадке, окруженной надвинувшимися кустами. Я не шевелился и до сих пор не знаю, видел ли он меня, понял ли, что это человек, или принял за ствол осокоря среди густых листьев куста. Поиск на минуту затих, затем послышался совсем близко; несколько осторожных шагов, и все смолкло. Собаки я не видел, но, несомненно, она стояла над моим вальдшнепом. Так прошла минута-две. Я буквально замер; вальдшнеп лежал спокойно и, сколько я смог заметить, за все время не моргнул ни разу. Вдруг куст немного зашевелился, из него высунулась собачья морда необычайно тихо и осторожно и уставилась позеленевшими глазами по направлению вальдшнепа, который сразу встал на ноги, повернулся к собаке, насупился, распустил наполовину крылья, раскрыл клюв и несколько раз издал глухое шипение, очень похожее на змеиное, точно вызывал на бой или пугал. Зрелище было исключительное, необычайное.» Потом вальдшнеп поднялся на крыло совершенно бесшумно. Охотник был свидетелем, как вальдшнеп издавал и иной звук. Пойнтер неожиданно поднял зайца. « Вот однажды, услышав короткий лай – знак, что заяц взбужден, я остановился около куста, поглядывая на дорогу. Прошло две- три минуты, но заяц не показавался. Вдруг между деревьями, недалеко от меня, раздался странный звук – короткое явственное «крю» и вслед за ним слабый не то стон, не то завывание. Звук очень походил на свиное хрюкание, но чище, как бы прозрачнее, глубокого контральтового тембра, мягкий, грудной. Всмотревшись в ту сторону, я увидел стоящего вальдшнепа, а сзади него, шагах в десяти, медленно прыгающего туда и сюда, видимо, выбирающего места лежки, зайца, очевидно недавно спугнутого собакой. Вальдшнеп простоял секунд 20-30, два раза издал «крю», за которым следовал слабый стон, вспорхнул и изчез.» Не верить автору любопытных заметок нет основания.
Из всех охот по перу тяге отводится особое место. К какой бы конкретной охоте не имел пристрастия охотник, он все равно весной стремиться попасть на тягу. И дело здесь совсем не в добычливости этой охоты. Наоборот – она совсем не такая. Если за вечер возьмете пару вальдшнепов, то считайте, что вам повезло. Тяга – это, прежде всего, потребность общения с дикой природой и желание почувствовать себя неотделимой частью ее. Весной такая потребность ощущается особенно остро. Вот как Николай Зворыкин описал это состояние: « Тяга замечательна своей обстановкой, и среди красочного перехода весеннего вечера к ночи и волнующих охотника звуков хорканья вальдшнепа, чуфыканья тетерева, сиплого призыва зайца, заглушаемых журчания воды, нельзя не отметить мелодичного разнообразного бодрого посвиста певчего дрозда – это положительно песнь торжествующей весны». А.К. Толстой посвятил ей целое стихотворение. Читаешь поэтические строки и будто вновь переживаешь волнующие минуты ожидания вальдшнепа.
От луга всходит пар… Мерцающей звезды
У ног моих в воде явилось отраженье;
Прохладой дунуло, и прошлогодний лист
Зашелестел в дубах… Внезапно легкий свист
Послышался; за ним, отчетливо и внятно,
Стрелку знакомый хрип раздался троекратно,
И вальдшнеп протянул – вне выстрела. Другой
Летит из-за лесу, но длинной дугой
Опушку обогнул и скрылся. Слух и зрение
Мои напряжены, и вот через мгновенье,
Свистя, еще один в последнем свете дня
Чертой трепещущей несется на меня.
Дыханье притаив, нагнувшись под осиной,
Я выждал верный миг - вперед на пол-аршина
Я вскинул - огонь блеснул, по лесу грянул гром -
И вальдшнеп падает на землю колесом.
Удары тяжкого далекие раскаты,
Слабея замерли. Спокойствием объятый,
Вновь дремлет лес, и облаком седым
В недвижном воздухе висит ружейный дым.
Так написать мог только истинный охотник, понимающий все тонкости охоты на тяге.

 Отправлено: 26.06.09 21:43. Заголовок: Мачо

Это произошло несколько лет назад. Сегодня мы перерыли архив "Псы охоты", чтобы прочитали вы, молодые владельцы собак.....
Боль души не могу унять

Моему четвероногому Другу посвящается…
Я где-то в созвездии "Гончего пса",
На звёздном охочусь лугу.
И звёздного я прихватил дупелька.
Средь звёзд по нему я стою.
На звёздных полях я купаюсь в росе,
Здесь много таких же, как я.
И где-то, созвездие "Мачо" зажглось,
В созвездии "Гончего пса"…


***

- Раз, два, три, четыре. Надавливай!… Раз, два, три, четыре. Жми!… Не торопись, слушай мой счет! – Доктор говорит Охотнику, склонившемуся над Собакой.
- Постой, не спеши, дай послушаю его сердце… Еще бьется. Давай снова на счет «четыре» надавливаешь на грудную клетку вот здесь…
Борьба за жизнь Друга, надежда на чудо продолжается уже четыре с лишним часа.
- Раз, два, три, четыре… Дай снова послушаю… - Доктор склонился над телом Собаки.
Короткое слово «ВСЁ!», резануло ухо, оно дошло до разума Охотника, словно из другой жизни, как будто это происходит не с ним, а с кем-то другим, все это неправда и этого не может быть, не может быть никогда, это кошмарный сон, который вот-вот кончится. Это не его верный Друг, а… Доктор достал сигарету и закурил. Он знал, что он сделал всё от него зависящее и даже больше в этих условиях, но к великому сожалению, чуда не произошло, и от этого ему было тяжело на душе.
Проведя дрожащей рукой по до боли знакомой морде своего Друга, где известен каждый волосок, каждый шрам, каждый усик, каждая складочка, расправив его онемевшие губы и почесав уже неподвижную Собаку за ухом, как это он делал не раз, Охотник тяжело встал и облокотился на ближайшую березу. Он отвернулся от Доктора и посмотрел вверх на ласковое солнце, пробивающее сквозь кроны сосен и берез, обступивших маленькую полянку на берегу озера. К горлу подкатился комок, из глаз текли слезы. Нет, ему хотелось плакать, он просто стоял и смотрел на колыхающиеся на легком ветру листочки березы, которые радовались жизни, перешептываясь между собой. Им осталось жить совсем не долго, через пару месяцев осень, поэтому они стараются взять от своей короткой жизни всё, что дала им Мать-Природа. А слезы сами текли по небритым щекам Охотника. Только сейчас до его сознания дошло то, что он уже перестал быть настоящим Охотником, что его большая часть как Охотника, лежит в двух шагах сзади абсолютно неподвижно в лучах пробивающегося сквозь кроны деревьев солнца и в этом его вина, и только его…

***

…Зазвонил будильник. Жена Охотника нежно потрогала его за плечо.
- Давай вставай, неугомонный мой. Только тихо, не разбуди дочку. И успокой Собаку, а то она опять весь дом перевернет с вашей охотой.
За дверью слышалось нетерпеливое сопение и скрип половиц. Охотник поцеловал жену, бодро вскочил с кровати и аккуратно, стараясь не создавать лишнего шума, на цыпочках вышел из комнаты. У двери его уже поджидал Друг, нервно зевая и виляя своим «пеньком». У его ног лежал охотничий ботинок хозяина.
- Ах ты, охламон, ай да сукин сын! Не шуми, маленькую хозяйку разбудишь. Иди на место и жди там. Я сейчас попью кофе, быстренько соберусь, и мы поедем с тобой ловить уток – шепнул ему Охотник.
Друг потрусил в прихожую, улегся на свою подстилку и начал внимательно оттуда следить за действиями своего хозяина. Охотник приготовил себе кофе и бутерброды с сыром, быстро съел свой нехитрый завтрак и начал собирать вещи. Что же взять с собой? Сегодня испытания по утке. Говорят, что придется лазать по пояс в воде, чтобы помочь своему Другу выгнать затаившуюся в камышах утку.
– Надо, наверное, взять старый охотничий костюм на всякий случай, в котором я натаскивал своего Друга. Он изрядно потрепался, и его не страшно будет мочить в озере – подумал Охотник. – Куда же подевались штаны от него?
Поиск старых охотничьих штанов ничего не дал. Время идет, пора ехать. В проеме двери показалась бородатая морда Друга, с легко читающимся по ней вопросом «Ну, чё, скоро ты там? Я уже давно готов». Охотник засуетился, зачем-то взял куртку от старого костюма, штанов то не нашел. Все вещи сложил в рюкзак, налил для Друга воды из-под крана в специальную банку, кстати, выигранную Другом на последней выставке, и направился к выходу. Собака вскочила с места и быстро прижалась своим носом к двери, чтобы хозяин видел и не забыл своего Друга дома…
«Нива» бодро бежит по МКАД. Раннее утро машин мало. Утренняя прохлада залетает через приоткрытое боковое стекло в салон. Друг ловит эти потоки свежего воздуха открытым ртом, прищурив глаза, смотрит иногда в окно, пытаясь узнать дорогу, куда его везет хозяин. А едут они совсем недалеко от дома, на охотничью базу «Фрязево», там впервые проводятся областные состязания по комплексу «поле - утка - кровяной след – вольерный барсук». Да, они проводились и раньше, но только с этого года стали областными. Охотнику позвонил его друг, и они решили принять в них участие. Очень красивые призы, председатель экспертной комиссии всем известный Смирнов Е.Н., человек еще той, до перестроечной закалки, которому абсолютно не интересны склоки и интриги внутри клубов континентальных легавых, который очень жестко и требовательно подходит к выступлению собак, но если собака показывает шикарную работу, никогда не будет жалеть для нее баллов. Короче, как раз то, что нужно простому владельцу легавой собаки – объективность оценок, чтобы он мог подправить тот или иной недостаток в работе своего питомца. Вчера, 13 июля был первый день состязаний. В копилке Охотника и его Друга было уже три диплома: «трёшки» по полю (72) и по вольерному барсуку (67) и «двушка» по кровяному следу (79). Чуть-чуть не хватило до первого, был один скол в самом начале следа. Затем после первой лежки Охотник снял Друга с поводка, и он быстро распутал хитроумный след и сделал анонс своему хозяину. На сегодня осталась утка.
На место прибыли, когда экспертная комиссия уже испытывала собак на предмет апортирования дичи с воды и с суши. Не найдя поводок, очевидно дома забыл, Охотник запер друга в машине, а сам стоял в сторонке и наблюдал за тем как собаки выполняют команды своих хозяев, прислушивался к замечаниям судей. Друг наблюдал за этим в окно, нервно зевая и тяжело дыша. Упражнения по подаче быстро закончились. Охотник и Друг с удовлетворением отметили, что среди выступивших сегодня собак им конкурентов нет.
- Следующий! – выкрикнул помощник главного эксперта.
Охотник подошёл к двери и выпустил своего Друга. Собака выпрыгнула из машины, потянула носом воздух, быстро сообразила, что сейчас будет.
- Вы как сначала покажете нам подачу или пойдете в поиск? – обратился главный судья к Охотнику.
- Сначала поиск. А можно Вам задать встречный вопрос?
- Пожалуйста, задавайте.
- Расскажите Ваши требования для получения диплома первой степени по утке.
- В общем ничего особенного, все по правилам. Только у меня жесткие требования к подаче птицы. В правилах этого, конечно, нет, но здесь я хозяин положения и моё требование лишь ужесточает условия подачи. Вам нужно будет отойти на пятьдесят метров от края воды. И собака должна отдать вам птицу в руки… Если больше вопросов нет, то можете уже начать поиск вон с того мыска.
Охотник вместе с Другом двинулись по берегу обросшего озера. Друг всё время пытался вырваться в перед – «Ну, давай же, давай же скорей команду на поиск, Охотник». И, вот, долгожданное «Ищи!» и Охотник показал жестом своему Другу где, по его мнению, должна быть затаившаяся утка. Собака стремглав кинулась в камыш, захлюпала лапами и зафыркала носом, жадно фильтруя все запахи, ища в нем знакомый и единственно верный. Так они прошли метров сто, Охотник по тропинке уже натоптанной другими участниками состязаний, Друг, приминая камыш и периодически плывя параллельным курсом вдоль берега. Так они оказались на другой стороне озера. Один из экспертов крикнул с противоположной стороны:
- Пусть собака просмотрит вот этот мысок, сейчас туда заплыла утка.
Охотник свистнул своему Другу, и тот уже мял камыш и прыгал как кошка за мышкой ловя хлопунца утки. Но хлопунец оказался не из робкого десятка. Он нырнул в воду, проплыл под водой и выпрыгнул на берег. Но на берегу неожиданно для себя ударился о ногу Охотника, развернулся и с разбегу нырнул снова под Собаку. Друг попытался схватить его под водой, но шельмец юркнул между его лап и снова скрылся в камыше. Там уже было много натопано предыдущими собаками, на поиск птицы дается ограниченное время, и в таком случае в погоне за живчиком можно было потратить все оставшееся время. Охотник решил, что пусть лучше снизят баллы за вязкость, надо идти искать следующую птицу. Он свистнул своему Другу. Тот сначала засомневался, мол: «Давай этого половим, хозяин»,- но повторный свисток заставил Собаку бросить погоню и она, догнав хозяина, снова начала обшаривать прибрежный камыш. Прошли еще метров пятьдесят. Вдруг Охотник заметил, что шевеление в кустах прекратилось, это Друг причуял птицу и выжидает момент для броска. Два больших прыжка по прямой и один в сторону. Небольшая пауза из камыша высовывается мокрая бородатая голова Друга с уткой.
- Ай, молодец, ай да охламоша! Принеси мне уточку.
Друг послушно выходит из камыша и усаживается перед хозяином.
- Дай!
Собака аккуратно разжимает челюсти и кладет в протянутую руку утку. Охотник, радостно потрепав Друга за ухом, высоко над головой трофей показывает его экспертам. Те дают отмашку, чтобы Охотник возвращался к месту старта. У него сердце выпрыгивает из груди от охотничьего азарта и от гордости за своего Друга. Тот бежит чуть впереди него, периодически оглядываясь, проверяя, не потерял ли Охотник их общий трофей.
- Ну что ж, не плохо, не плохо. Давайте посмотрим вашу подачу, - говорит главный эксперт Охотнику, забирая у него утку.
Охотник усадил Друга у левой ноги, все было так, как много раз до этого, когда они тренировались. Один из судей бросил птицу в высокую траву. Друг, сидя у ноги, нетерпеливо заскулил.
- Посылайте собачку, - скомандовал главный судья.
- Ищи и принеси! – переадресовал Охотник команду судьи своему Другу.
Тот молнией бросился на поиск утки. Охотник знал, что его Друг не подведет, Охотник прекрасно помнил тот случай, когда, будучи еще совсем маленьким нескладным дратхааренышем, он в течение получаса гонялся за подранком шилохвости в прибрежных зарослях травы на первой своей жизни охоте. Он изодрал себе в кровь все веки и порезал нос, но счастливый и гордый подал первую в своей жизни птицу своему хозяину…
Друг забежал «за ветер», быстро причуял птицу, правильно взял ее в пасть и понес Охотнику. Он отдал прямо ему в руки и довольный сел перед ним.
- Ну-с, давайте-ка, посмотрим, как он справится с подачей с воды.
Охотник скомандовал своему Другу «Рядом!». Тот в нетерпении уселся у левой ноги в ожидании команды от хозяина.
- Вы встаньте туда, чтобы собачка видела, куда упадет птица.
- Да нет, уж, давайте по правилам, бросайте через камыш – ответил Охотник.
- Ну, сами как знаете, вы только усложняете себе задачу. Как только собака возьмет птицу на воде, идите вот по этой тропинке от берега – сказал главный эксперт Охотнику. – Бросайте птицу! – это он уже обратился к своему помощнику.
Птица по высокой дуге перелетела через камыш и шлёпнулась о воду. Друг не выдержал близкого присутствия других собак и услышав шлепок бросился в воду.
- Назад! Я кому говорю назад! Куда без команды! – закричал Охотник.
Но его Друг уже «торпедой» плыл к заветной цели. Он аккуратно, как положено, взял птицу поперек развернулся и стал искать своего хозяина глазами. Охотник тем временем начал удаляться от берега. Друг это заметил и начал срезать угол. Прорвавшись через очень плотный камыш, он, наконец, увидел своего Охотника и трусцой понес ему утку. Охотник протянул руку.
- Дай!
Друг нежно вложил птицу в руку своего любимого хозяина, отряхнулся и сел.
- Всё, спасибо подождите, пожалуйста, в сторонке.
Охотник с Другом направились к другим участникам состязания, которые живо обсуждали только что увиденную работу собачки…
- Так, поздравляю, - сказал главный эксперт Охотнику. – Вы получаете диплом первой степени по водоплавающей дичи. Если бы Вы не кричали вашему Другу «Назад!», баллы были бы максимальными. Большое «Спасибо» за собачку.
- И Вам спасибо за объективность.
Охотник со своим Другом залезли в машину и поехали на основную базу. Добрались быстро, с ветерком, окрыленные успешным выступлением. На базе уже подводили предварительные итоги. Часть участников уже прошла все четыре вида, и все ждали оставшуюся часть, которая разбрелась по испытательным местам. Охотник, выбрав тенистый участок стоянки, поставил свою машину.
- Надо бы Друга взять на поводок, а то может и подраться, кобель всё-таки. Сам то не станет задираться, но и в обиду себя не даст, - подумал Охотник, но тут же вспомнил, что забыл поводок дома. – Ладно, ничего не случится, посидит часок в машине.
Охотник приоткрыл форточку, чтобы свежий воздух имел доступ в салон машины и направился в оргкомитет отдать оценочный лист и заодно ознакомиться с результатами других участников. Тот дратхаар, с которым Друг соревновался в этот раз, получил по утке также диплом первой степени. Охотник порадовался за хозяина Даниэля, который, между прочим, приходился дядей для Друга, хотя Даник чуть младше по возрасту. Победа Данэля над Другом была добыта в честной борьбе, это -несомненно, просто ему в этот раз всё удалось. Все кто, посещает состязания, прекрасно понимают, что доля везения на таком мероприятии приближается к подготовке самой собаки, и в эти выходные звёзды были благосклонны к Данечке. Охотник повстречал своего старого хорошего знакомого, с которым они часто встречаются на состязаниях и испытаниях. Они долго говорили о предстоящей охоте, обсуждали промахи своих собак на этих состязаниях, хвастались вновь полученными дипломами в этом году на тех испытаниях, где они не виделись, да и так потрепались «за жизнь». Затем подсел еще один приятель. И снова разговоры об охоте и о любимых собаках. Время пролетело незаметно. Охотник глянул на часы. Он обещал жене вернуться сегодня пораньше.
- Надо зайти в оргкомитет. Как там у них обстоят дела, - подумал Охотник.
В оргкомитете ему сказали, что имеется шанс войти в призеры состязаний, и попросили остаться на награждение, которое будет как минимум через три-четыре часа. Охотника это не устраивало, и он отправился искать своего хорошего знакомого, живущего неподалеку, чтобы попросить его забрать документы, а в случае призового места и приз. На это еще ушло полчаса. Когда Охотник уладил этот вопрос, он еще раз попрощался со всеми знакомыми и направился к машине…
- Ну, чё, охламон, поехали домой что ли? – сказал Охотник своему Другу.
Он краем глаза увидел Друга лежащего на спине с закинутой головой на переднем коврике. Он так всегда делал, когда ему было жарко, делал он так дома и в машине. Охотник начал ключом искать замок зажигания, он почему-то никак не находился. И тут его как током обожгло, Друг не встал и не ткнулся мокрым носом в его лицо. Охотник посмотрел на Друга и на секунду потерял сознание и дар речи… Друг хрипло дышал, весь живот уже был в кровоподтеках. И тут до сознания Охотника дошёл весь ужас происшедшего. Он быстро оббежал машину, аккуратно взял уже безвольное тело Друга и помчался к водоему. Он прыгнул с высокого берега в воду прямо по пояс, и нежно опустил в неё тело своего Друга. Из груди Охотника вырвалось что-то наподобие стона. Вода стала остужать тело Друга, Охотник только мычал, и прижимал голову Друга к своей голове.
- Ну, давай же приходи в себя, Друг… Ты же у меня сильный, молодой и здоровый - вертелось в голове охотника.
Откуда-то появились люди, привлеченные необычными звуками. Кто-то крикнул:
- Срочно Доктора! Доктора быстрее сюда!
Доктор был уже через минуту. Он быстро раскрыл свой чемоданчик полный всевозможными препаратами, иголками и шприцами.
- Сколько прошло времени? Сколько он был в машине?
Охотник только мычал и ничего не мог вразумительного сказать, у него на руках умирал Друг. Кто-то взял из дрожащих рук Охотника его Друга и вынес в тень на берег. Доктор начал ловкими тренированными движениями при помощи ножниц стричь шерсть на лапе, чтобы добраться до вены. Первый укол, затем второй.
- Глюкозу дай! Готовь шприц с адреналином! – говорит он своей ассистентке.
Снова укол. Готовь следующий препарат. И дальше по латыни. Охотник стоит рядом в полном ступоре. Это не он, и это не его Друг. Это не реальность, это просто какой-то фильм ужасов…
- Что стоишь как вкопанный? Ищи тряпку, намочи ее и охлаждай своего Друга, -Доктор вывел охотника из состояния оцепенения.
Охотник помчался в машину, вытащил из рюкзака свою старую охотничью куртку, которую зачем-то взял с собой из дома и мигом к озеру. Со всей базы начали подтягиваться другие охотники. Они несли всё, что могло помочь в этой ситуации. Доктор, со знанием дела, оставил только всё необходимое и продолжил реанимационные действия.
…Укол, следующий укол, проверка сердцебиения и реакция зрачка на свет, и снова укол, капельница. Так продолжалось более четырех часов, пока Охотник не услышал из уст Доктора это страшное слово «ВСЁ». Это слово разорвало ту хрупкую нить между ним и его Другом, которая связывала их в течение трех с лишним лет. Это слово камнем легло ему на душу и оборвало что-то внутри. Охотник постоял еще некоторое время, затем, не оборачиваясь, спросил у Доктора:
- Сколько я Вам должен? Подсчитайте, пожалуйста.
Доктор выпустил сигаретный дым.
- Ты Охотник и я Охотник. У меня тоже есть Друг. Ничего не надо. Ты только знай, всё что возможно я сделал, не во всякой московской клинике тебе бы сделали тоже что сделал я. Мне уже с первого взгляда стало ясно, что ты потерял своего Друга. Но также как и ты, и как любой на моем месте тоже рассчитывал на чудо, которое, к сожалению, не случилось. Судя по тем кровоизлияниям, что я увидел на теле твоего Друга, у него уже на тот момент отказали почки, а дальше все шло по возрастающей - отек легких и остановка сердца. Сердце у твоего Друга действительно было отменным. С таким тепловым ударом это должно было пройти гораздо быстрее. – Доктор еще раз затянулся и направился в сторону базы. Затем оглянулся и напоследок сказал:
- Не пиши больше про собак, тебе очень многие завидовали…
Подошёл хозяин Даниэля.
- Крепись, Охотник. Чем тебе помочь?
- Если не трудно разыщи лопату, хочу похоронить своего Друга здесь, в лесу, который был частью его жизни.
Охотник повернулся к неподвижно лежащему Другу и накрыл его тело своей старой охотничьей курткой. Подошли еще друзья Охотника. Хозяин Лабы и хозяин Басси, подошли женщины из оргкомитета. Охотнику не дали самому вырыть могилу для своего Друга, всё сделали за него его друзья. Они бережно завернули тело Друга Охотника в охотничью куртку, аккуратно положили его в ямку и засыпали землей. Затем раздались три подряд выстрела по количеству полных лет прожитых Другом – это старая охотничья традиция, которую никто никогда не изменит, эта традиция отличает настоящую охотничью собаку от любой другой, которой этого не дано – познать радость охоты, радость быть вместе со своим Охотником и во всем ему помогать...
Друзья уговорили Охотника остаться на награждение, чтобы он отвлёкся от мысли сжигающей его изнутри. Ему следовало бы гордиться своим Другом, который занял третье место в состязаниях, но его уже не было рядом. Охотник в полной прострации вышел перед участниками состязаний за призом, которые молча смотрели на него. Кто-то в душе жалел Охотника, кто-то осуждал, но то, как он осуждает себя сам, его уже никто никогда не осудит. Пошли награждения победителей в отдельных видах...
- Победительницей состязаний по кровяному следу с результатом 72 балла и дипломом второй степени стала курцхаар Фанни.
Счастливый владелец выходит перед участниками за причитающимся призом, Возвращается назад и становится возле Охотника. Охотник смотрит на диплом, который ему дали. 79 баллов по кровяному следу. Опять организаторы что-то напортачили. Но мысли о том, чтобы там поднять вопрос об ошибке даже не возникает. Друга этим уже не вернуть, а молодая Фанька, с которой в прошлом году Друг испытывался на этих же лугах и получил 8-8-4 за чутье (что для дратхаара неестественно), пусть порадуется подарку, пусть её хозяин гордится своей любимицей…
После церемонии награждения к Охотнику подошёл главный судья состязаний Смирнов Е.Н., который вместе с Доктором в течение долгого времени боролся за жизнь Друга и уходил только тогда, когда нужно было подписать какие-то бумаги. С навернувшимися на глазах слезами он сказал Охотнику:
- За мою долгую жизнь у меня было много потерь… Поверь мне, самое лучшее лекарство справиться с этой болью – завести себе маленького Друга и всю любовь которую ты не успел отдать своему умершему Другу отдай маленькому… Это некий цикл, из плена которого нам Охотникам не вырваться.
Он крепко пожал руку Охотника и быстро ушёл прочь.

***

Потом была обратная дорога домой. Хорошо, что рядом в машине сидела жена друга, едущего следом за Охотником вместе со своей Подругой Лабой. Женщина старалась отвлечь Охотника от его мыслей, говоря о всякой чепухе, и первое время ей это удавалось. Но чем ближе машина приближалась к дому, тем все меньше и меньше Охотник понимал смысл её слов, тем острее возникал вопрос: «Что я скажу своей жене?». Как отреагирует его маленькая дочь, на то, что её любимого Друга больше нет, нет больше этого лохматого страшилища, который, недовольно ворча, позволял дергать себя за уши и хвост, который периодически стягивал у нее плюшевые игрушки и она с криком «Отдай!» носилась за ним по всей квартире?…
Жена Охотника сразу по внешнему виду не поняла, что именно случилось, Охотник сумел взять себя в руки в самый последний момент, когда переступил порог своей квартиры. Она начала, как это часто бывало упрекать Охотника за то, что не вовремя вернулся со своей «охоты», не тогда, когда обещал. Тут Охотника прорвало… После этого маленькая женщина колотила своими кулачками в широкую грудь Охотника, причитая и рыдая навзрыд. Дочка не понимая, что происходит, заглядывала в глаза своих родителей.
Когда страсти немного улеглись, и бабушка уложила дочку спать. Охотник с женой напились до чертиков, поминая Друга, ушедшего в мир вечной охоты…

***

…Народ в метро с сочувствием смотрел на здоровенного мужика, который безучастно смотрел в одну точку, а по его щекам текли слезы. У него, наверное, большое горе. Охотник пытался вспомнить последние месяцы, прожитые с Другом. У него всплывали в памяти картины, когда Друга на испытаниях в щеку укусила гадюка. Потом он неделю выхаживал своего любимца. Может быть еще тогда, не сделай его друзья-охотники всех необходимых прививок прямо там, на поле, он бы уже тогда похоронил своего Друга. Тут, он вспомнил, что неделю назад, вдруг, с того ни с сего, порвался кожаный поводок, который долгие годы был связью между Охотником и Другом…
Охотник уже принял для себя решение. Нет, он не будет брать щенка из Германии или Австрии, как ему начали советовать друзья, он возьмет щенка от своего бывшего Друга, который так и не сумел увидеть свое потомство, а его дети должны появиться на свет уже через неделю. Он обязан, он должен взять себе частичку своего Друга служившего ему верой и правдой три года три месяца и девятнадцать дней, и отдать ей всё то, что не смог отдать Другу, всю свою любовь и знания, всю заботу…

***

Не судите строго моего хозяина, ему сейчас и так плохо, плохо настолько, что вы даже не можете себе представить. Да, он знал об особенности моего организма плохо переносить жаркую погоду. Но, будучи натурой увлеченной, как и я, несколько выпустил из виду меня. Жаль, конечно, что не побегаю больше со своим Охотником по лугам, больше не нюхать мне запах любимого дупеля, больше не стоять с ним на весенней тяге, не красться к тетереву, больше никогда я не услышу гогот гусиных стай, больше никогда мне не встречать своего Охотника, стоя в прихожей с его тапочкой в зубах и ему никогда больше не трепать меня за ухом... Мне хочется поблагодарить своего Охотника за то, что он мне дал возможность прожить короткую, но бурную жизнь настоящей охотничьей собаки, чем не могут похвастаться большинство моих четвероногих собратьев. Он дал мне возможность почувствовать себя будущим отцом. Правда я уже никогда не увижу своих щенков, но я уверен, что он возьмет не самого лучшего, а самого похожего на меня моего сынка и сделает из него настоящую охотничью Собаку и Друга, таким, каким был я…
Охотник, ты посчитай дни, прошедшие с моей первой свадьбы с той мохнатой девчонкой, которую я полюбил с первого взгляда и ты поймешь, что через девять дней у нее и у меня появятся маленькие ушастые комочки. Подумай над этим...

В последний раз виляю всем своим «пеньком», Друг.

 Отправлено: 28.06.09 05:34. Заголовок: Ох, Лариса, всколыхн..

Ох, Лариса, всколыхнули боль(((((((((((((((( С момента прочтения этих историй от М Страхова (кажется не соврала с именем?) они живут в подсознании. Не забываются никигда. Как урок, как назидание....

 Отправлено: 28.06.09 09:15. Заголовок: KRoss Когда все это ..

KRoss Когда все это случилось и когда я прочитала этот рассказ, сердце разрывалось от боли. Сейчас в назидание молодым разместила и снова через боль и слезы. Мелочей в жизни не бывает, об этом надо всегда помнить!!!

 Отправлено: 08.06.10 09:45. Заголовок: Однажды я лишился с..

Однажды я лишился своей легавой собаки и я охотился по бродкам, значит, росистым утром находил следы птиц на траве и по ним добирал, как собака, и не могу наверно сказать, но мне кажется, я немного и чуял. В то время верст за тридцать от нас ветеринарному фельдшеру удалось повязать свою замечательную ирландскую суку с кобелем той же породы, та и другая собаки были из одного разгромленного богатого имения. И вот однажды в тот самый момент, когда жить стило особенно трудно, один мой приятель доставил мне шестинедельного щенка ирландца. Я не отказался от подарка и выходил себе друга. Натаска без ружья мне доставляет иногда наслаждение не меньшее, чем настоящая охота с ружьем. Помню, раз было… На вырубке вокруг старых черных пней было множество высоких, елочкой, красных цветов, и от них вся вырубка казалась красной, хотя гораздо больше тут было Иван да Марьи, цветов наполовину синих, наполовину желтых, во множестве тут были тоже и белые ромашки с желтой пуговкой в сердце, звонцы, синие колокольчики, лиловое кукушкино платье, – каких, каких цветов не было, но от красных елочек, казалось, вся вырубка была красная. А возле черных пней еще можно было найти переспелую и очень сладкую землянику. Летним временем дождик совсем не мешает, я пересидел его под елкой, сюда же в сухое место собрались от дождя комары, и как ни дымил я на них из своей трубки – собаку мою, Ярика, они очень мучили. Пришлось развести грудок, как у нас называют костер, дым от еловых шишек повалил очень густой, и скоро мы выжили комаров и выгнали их на дождик. Но не успели мы с комарами расправиться, дождик перестал. Летний дождик – одно только удовольствие. Пришлось все таки под елкой просидеть еще с полчаса и дождаться, пока птицы выйдут кормиться и дадут по росе свежие следы. Когда по расчету это время прошло, мы вышли на красную вырубку, и, сказав: – Ищи, друг! – я пустил своего Ярика. Ярику теперь пошло третье поле. Он проходит под моим руководством высший курс ирландского сеттера, третье поле – конец ученью, и если все будет благополучно, в конце этого лета у меня будет лучшая в мире охотничья собака, выученный мной ирландский сеттер, неутомимый и с чутьем на громадное расстояние. Часто я с завистью смотрю на нос своего Ярика и думаю: «Вот, если бы мне такой аппарат, вот побежал бы я на ветерок по цветущей красной вырубке и ловил бы и ловил интересные мне запахи». Но не чуткие мы и лишены громадного удовольствия. Мы постоянно спрашиваем: «Как ваше зрение, хорошо ли вы слышите?», но никто из нас не спросит: «Как вы чуете, как у вас дела с носом?» Много лет я учу охотничьих собак. Всегда, если собака причует дичь и поведет, испытываю большое радостное волнение и часто думаю: «Что же это было бы, если бы не Ярик, а я сам чуял дичь?» – Ну, ищи, гражданин! – повторил я своему другу.И он пустился кругами по красной вырубке. Скоро на опушке Ярик остановился под деревьями, крепко обнюхал место, искоса, очень серьезно посмотрев на меня, пригласил следовать: мы понимаем друг друга без слов. Он повел меня за собой очень медленно, сам же уменьшился на ногах и очень стал похож на лисицу. Так мы пришли к густой заросли, в которую пролезть мог только Ярик, но одного его пустить туда я бы не решился: один он мог увлечься птицами, кинуться на них, мокрых от дождя, и погубить все мои труды по обучению. С сожалением хотел было я его отозвать, но вдруг он вильнул своим великолепным, похожим на крыло, хвостом, взглянул на меня; я понял, он говорил: – Они тут ночевали, а кормились на поляне с красными цветами. – Как же быть? – спросил я. Он понюхал цветы: следов не было. И все стало понятно: дождик смыл все следы, а те, по которым мы шли, сохранились, потому что были под деревьями. Оставалось сделать новый круг по вырубке до встречи с новыми следами после дождя. Но Ярик и полукруга не сделал, остановился возле небольшого, но очень густого куста. Запах тетеревов пахнул ему на всем ходу, и потому он стал в очень странной позе, весь кольцом изогнулся и, если бы хотел, мог во все удовольствие любоваться своим великолепным хвостом. Я поспешил к нему, огладил и шепотом сказал: – Иди, если можно! Он распрямился, попробовал шагнуть вперед, и это оказалось возможно, только очень тихо. Так, обойдя весь куст кругом, он дал мне понять: «Они тут были во время дождя». И уже по самому свежему следу, по роске, по видимому глазом зеленому бродку на седой от капель дождя траве повел, касаясь своим длинным пером на хвосте самой земли. Вероятно, они услышали нас и тоже пошли вперед, я это понял по Ярику, он мне по своему доложил: – Идут впереди нас и очень близко. Они все вошли в большой куст можжевельника, и тут Ярик сделал свою последнюю мертвую стойку. До сих пор ему еще можно было время от времени раскрывать рот и хахать, выпуская свой длинный розовый язык, теперь же челюсти были крепко стиснуты, и только маленький кончик языка, не успевший вовремя вобраться в рот, торчал из под губы, как розовый лепесток. Комар сел на розовый кончик, впился, стал наливаться, и видно было, как темно коричневая, словно клеенчатая, тюпка на носу Ярика волновалась от боли и танцевала от запаха, но убрать язык было невозможно: если открыть рот, то оттуда может сильно хахнуть и птиц испугать. Но я не так волновался, как Ярик, осторожно подошел, ловким щелчком скинул комара и полюбовался на Ярика сбоку: как изваянный, стоял он с вытянутым в линию спины хвостом крылом, а зато в глазах собралась в двух точках вся жизнь. Тихонько я обошел куст и стал против Ярика, чтобы птицы не улетели за куст невидимо, а поднялись вверх. Мы так довольно долго стояли, и, конечно, они в кусту хорошо знали, что мы стоим с двух сторон. Я сделал шаг к кусту и услышал голос тетеревиной матки, она квохнула и этим сказала детям. – Лечу, посмотрю, а вы пока посидите. И со страшным треском вылетела.
Если бы на меня она полетела, то Ярик бы не тронулся, и если бы даже просто полетела над ним, он не забыл бы, что главная добыча сидит в кусту, и какое это страшное преступление бежать за взлетевшей птицей. Но большая серая, почти в курицу, птица вдруг кувыркнулась в воздухе, подлетела почти к самому Ярикову носу и над самой землей тихонько полетела, маня его криком: – Догоняй же, я летать не умею! И, как убитая, в десяти шагах упала на траву и по ней побежала, шевеля высокие красные цветы. Этого Ярик не выдержал и, забыв годы моей науки, ринулся. Фокус удался, она отманила зверя от выводка и, крикнув в кусты детям. – Летите, летите все в разные стороны, – сама вдруг взмыла над лесом и была такова. Молодые тетерева разлетелись в разные стороны, и как будто слышалось издали Ярику: – Дурак, дурак! – Назад! – крикнул я своему одураченному другу. Он опомнился и виноватый медленно стал подходить. Особенным, жалким голосом я спрашиваю: – Что ты сделал? Он лег. – Ну, иди же, иди! Ползет виноватый, кладет мне на коленку голову, очень просит простить. – Ладно, – говорю я, усаживаясь в куст, – лезь за мной, смирно сиди, не хахай: мы сейчас с тобой одурачим всю эту публику. Минут через десять я тихонько свищу, как тетеревята: – Фиу, фиу! Значит: – Где ты, мама? – Квох, квох, – отвечает она, и это значит: – Иду! Тогда с разных сторон засвистело, как я: – Где ты, мама? – Иду, иду, – всем отвечает она. Один цыпленок свистит очень близко от меня, я ему отвечаю, он бежит, и вот я вижу у меня возле самой коленки шевелится трава. Посмотрев Ярику в глаза, погрозив ему кулаком, я быстро накрываю ладонью шевелящееся место и вытаскиваю серого, величиною с голубя, цыпленка. – Ну, понюхай, – тихонько говорю Ярику. Он отвертывает нос: боится хамкнуть. – Нет, брат, нет, – жалким голосом прошу я, – поню хай ка! Нюхает, а сам, как паровоз. Самое сильное наказание. Вот теперь я уже смело свищу и знаю, непременно прибежит ко мне матка: всех соберет, одного не хватит – и прибежит за последним. Их всех, кроме моего, семь; слышу, как один за другим, отыскав мать, смолкают, и когда все семь смолкли, я, восьмой, спрашиваю: – Где ты, мама? – Иди к нам, – отвечает она. – Фиу, фиу: нет, ты веди всех ко мне. Идет, бежит, вижу, как из травы то тут, то там, как горлышко бутылки, высунется ее шея, а за ней везде шевелит траву и весь ее выводок. Все они сидят от меня в двух шагах, теперь я говорю Ярику глазами: – Ну, не будь дураком! И пускаю своего тетеревенка. Он хлопает крыльями о куст, и все хлопают, все вздымаются. А мы из куста с Яриком смотрим вслед улетающим, смеемся: – Вот как мы вас одурачили, граждане!
М.М.Пришвин